Примененные Ф. Рузвельтом методы государственного регулирования экономики, оправданные лучезарной перспективой построения в недалеком будущем американо-центристского мира, позволили оттеснить депрессию, но не покончить с ней. Кризисные тенденции преследовали Америку и затаились лишь вследствие формирования в США фундамента грандиозного военно-промышленного комплекса (ВПК). Милитаризация хозяйства позволила занять американские капиталы и трудовые ресурсы, поддержать союзников и обеспечить собственный триумф во Второй мировой войне. Военная промышленность впитывала и создавала технологии, обеспечившие цивилизационный приоритет США, и поставляла Вашингтону инструментарий для регламентирования основ мироустройства. Правда, наряду с преимуществами, вытекавшими из обладания мощнейшей на планете индустрией, имелся и ряд проблем.
Попытавшись в феврале 1945 г. сократить госзаказ на военную продукцию, Белый дом получил рецессивную тенденцию, сократившую к осени объем американской экономики на 11%. Упали прибыли, возникла безработица, а на горизонте вновь замаячил призрак неистребимой депрессии. В окружении Трумэна убедились, что запросто уменьшить мощности, ориентированные на войну, не удастся.
Кладбище американской военной техники после окончания Второй мировой войны
Компенсировать неизбежные издержки от демонтажа ВПК можно было ускоренной экспансией на просторах, унаследованных внешних рынков, но этот путь был заблокирован субъективизмом и узостью мышления американского бизнеса. Дело в том, что капитализм признает лишь платежеспособный спрос, а с этим параметром дела на мировых рынках обстояли неблестяще. Пережившему лихолетье восточному полушарию нечем было оплатить американские товары. Интеллектуальный продукт партнеров американцы изымали в Европе в обмен на «харчи и барахлишко». Сырьем США в основном самообеспечивались. Прочность и перспективы национальных валют потенциальных партнеров за океаном доверия не вызывали. Случилось парадоксальное — американские купцы доверяли единственному платежеспособному средству — доллару, а данный ресурс на внешних рыночных площадках практически отсутствовал. То есть для начала американской экспансии требовалось раздать покупателям доллары, а осуществить подобное могли лишь обладатели фантазии и прожектеры, заметно обгоняющие по интеллектуальному развитию обычных представителей скаредного американского бизнеса.
Прожектеры подобного класса в Белом доме имелись, как и бюджетные ресурсы, способные запустить механизм товарооборота планетарного масштаба. Но носителям банального мировоззрения в Конгрессе и прочих контролирующих Белый дом учреждениях предстояло как-то объяснить насущные необходимости сохранения и упорядочивания ВПК и масштабных раздач «зелени» потенциальным партнерам.
Оправдать чрезвычайные меры могли лишь чрезвычайные обстоятельства, а размягчить традиционалистов мог лишь сильнейший из инстинктов — страх. Иначе говоря, для развития США и обеспечения покладистости народа, платящего прогрессивные налоги на обеспечение прогресса, требовался жупел. Образу врага требовались убедительные черты — конкурентоспособность, геополитическая и идейная непримиримость и пугающая мощь. В послевоенном мире подобными параметрами обладал единственный партнер — СССР.
Советский плакат. «Слава русскому народу — народу-богатырю, народу-созидателю!» Автор В.С. Иванов. 1946
Интересно, что на протекавшем этапе Советский Союз, невзирая на несопоставимо меньшие ресурсы и изможденность, действительно являлся полноценным конкурентом. Москва владела технологией стремительного превращения «страны с сохой» в державу, раздавившую нацизм, а в мире, освобождающемся от оков, этот интеллектуальный товар был весьма ходовым. Причем советская концепция развития с опорой на внутренние ресурсы, невзирая на жесткость сценария, содержала меньше эгоизма, чем американская, что предопределяло повышенный интерес. Кстати, аналогичные американцам проблемы с ВПК как локомотивом прогресса у СССР тоже имелись. Однако скудность ресурсов и суровость послевоенных реалий предопределила выжидательную позицию Кремля, остававшегося лояльным к Ялтинско-Потсдамской модели мироустройства.
Инициатива в ужесточении конкуренции была представлена Трумэну. Для последнего сигналом к конфронтации явился китайский прецедент. По итогам Второй мировой Поднебесной предстояло превратиться в первый рынок, безраздельно принадлежавший американцам, но серия нехитрых советских приемов в Маньчжурии осенью 1945 г. оспорила и поменяла судьбу Китая. Разъяренные янки, возглавляемые Г. Трумэном, не знавшим другой этики кроме той, что подталкивала к устранению конкурента в битве за монополию, ринулись на противника. Правда, перед схваткой партнера надлежало дискредитировать. В кратчайшие сроки доблестного союзника следовало превратить в «исчадие ада», недостойное сострадания. Первым объектом манипуляции стал американский народ, которому предстояло оплатить разгром конкурента, а заодно — мероприятия по сохранению ВПК и глобальную экспансию США. С этого момента любой прагматичный внешнеполитический шаг Москвы следовало преподносить «граду и миру» как сугубо империалистический и идущий вразрез неоколониалистическим установкам Вашингтона.
Первым камнем преткновения стал вопрос об Иране. СССР и США стремились закрепиться в этой стране, но использовали разные методы. США, располагавшие деньгами, не мудрствуя, инвестировали в стратегические отрасли персидской экономики и купили желаемое влияние. При этом свои войска и англичан американцы удалили в оговоренный срок, формально уважив суверенитет Тегерана и букву международных соглашений 1941 г. У Москвы лишних денег не было, и Советский Союз прибег к политическим средствам закрепления доминирования, чем вызвал жесткую реакцию партнеров и недоумение сторонних наблюдателей.
Следующей проблемой стала турецкая. В СССР справедливо полагали, что Анкара, связав в годы войны в Закавказье советские силы, содействовала нацистам и заслуживает возмездия в форме предоставления СССР интересующих его территориальных уступок. Однако в Вашингтоне теперь придерживались противоположной точки зрения. Турецкой ответственности там не признавали, а советские претензии объявили рецидивом русского империализма. Следующей конфликтной зоной стала Греция, где СССР вопреки очевидности был обвинен в попытках навязать свое доминирование руками вооруженного коммунистического меньшинства. На практике Москва, выполняя ранее достигнутые соглашения, дистанцировалась от греческих событий, но переубедить коллективный Запад не смогла, понеся репутационные потери. Аналогичное противостояние возникло по испанскому вопросу применительно к советским пожеланиям относительно ливийского мандата и далее везде.
В конечном итоге к марту 1947 г. Трумэн констатировал состояние холодной войны, разом легитимирующее и совершенствование структуры ВПК, и прямые субсидии партнерским регионам, и перспективные проекты вроде плана Маршалла. Элита США получила возможность частично сохранить мобилизационные механизмы развития. Причем на данном этапе противоборство для убедительности в его альтернативности приобрело чрезвычайно жестокий характер.
Обложка антикоммунистического американского комикса
Дабы надежнее запугать налогоплательщиков, Трумэн и окружение всемерно подчеркивали идеологический характер разногласий с Советами, маскируя тем самым историческую банальность многочисленных примеров геополитического противостояния лидирующей и догоняющей держав. Американцы послушно опасались и мирились с необходимостью оплачивать издержки холодной войны.
Советскому Союзу поневоле пришлось сохранить форсированные темпы модернизации и руководствоваться логикой борьбы за лидерство. Впрочем, в обоих случаях такой сценарий был исторически предопределен.
