В конце XIX в. классический капитализм, господствовавший в странах, расположенных по берегам Северной Атлантики, претерпел существенные изменения. Концентрированное производство индустриальной эпохи и централизованный финансовый капитал срослись воедино, породив монополии. Цена, выставляемая на рынке продавцом-монополистом, была слишком привлекательна, чтобы верхушка буржуазии цеплялась за прежние конкурентные основы производства и торговли. Утвердившись во главе экономик, монополии развернули наиболее выгодное массовое производство. Переход к выпуску огромных стандартизированных масс товаров показал ограниченность возможностей внутренних рынков.
Решить проблему перепроизводства позволили колонии или «эффективная периферия» промышленно развитых держав. Причем к концу XIX в. владение периферией стало обязательным условием для экономического преуспевания. Финансовый капитал вольготно чувствовал себя лишь в странах, обладающих самыми емкими и платежеспособными рынками, ибо от длины товарной цепочки производимого и реализованного прямо зависела прибыль. В таких условиях величина колониальных империй и масштаб имеющегося в колониях спроса стали ключевым показателем конкурентоспособности метрополий.
Эпоха классического капитализма сменилась периодом империализма. Сложилась иерархия стран и народов, положение в которой зависело от темпа концентрации капиталов и перспектив эксплуатации рыночных пространств. Во главе иерархии стояла Великобритания, контролировавшая к 1913 г. до трети населенной суши и почти половину потенциальных покупателей, живущих на планете. Следующую позицию занимала Франция. Третьей по величине империей была Российская, имевшая специфические экономические, организационные и политические особенности структурированного пространства, затруднявшие конкуренцию с иными субъектами планетарной экономической системы. Англичане и французы, по понятным причинам, полагали существующий миропорядок достойным и незыблемым, стремясь лишь к локальным улучшениям имперских структур. К ним примыкали комфортно существующие за счет «лакомых кусков» периферии: Нидерланды, Бельгия, Португалия, не имевшие в виду слабости метрополий существенных субъектных амбиций.
Зато категорически против сложившегося статус-кво выступали молодые империалистические страны. Оформившиеся как национальные государства во второй половине XIX в. Германия, США и Италия опоздали к разделу мира. При этом национальные экономики амбициозных аутсайдеров создавались позже, а значит, на базе усовершенствованных технологий, что предопределяло большую длину товарных цепочек при лучшем качестве единичного изделия. В Берлине и Вашингтоне на основании заведомых конкурентных преимуществ полагали целесообразным переделить мир и «осчастливить» народы периферии чуть более дешевыми товарами.
Гордон Росс. Карикатура «Сонная болезнь». 1911
Американцы имели резерв прочности системы и могли дожидаться периода, когда планетарные процессы востребуют более хитрую концепцию мирового владычества. Немцы рассчитывали как можно быстрее поставить себе на службу уже известные принципы колониализма. Назревал кризис иерархии, усугубленный энергией дополнительных игроков. Маневрируя между курсами гигантов, искали удовлетворения своих локальных амбиций Италия и Австро-Венгрия, к которым присоединилась Япония, получившая субъектные права из рук главенствующей над миром Великобритании.
На рубеже XIX-XX вв. передел шел за счет наследия архаичных империй вроде Испанской, Османской или Поднебесной. Однако апробированные в конфликтах методы и перераспределение ресурсной базы приближали решительный штурм иерархической системы. Множественность конфликтов свидетельствовала о кризисе ранее сложившегося британоцентристского мира.
Карикатура из журнала «Шут» «Богатый Джон и его бедные колонии». 1903
Возникавшие войны были ограничены по политическим целям и размаху военных действий, столкновениями между двумя, реже несколькими государствами. Формат определялся функционирующими политическими и военными механизмами контроля за поддержанием системы миропорядка. Цели конфликтов, как правило, были сугубо экономическими, но маскировались декларациями политических, территориальных, этноконфессиональных и прочих лозунгов. Размеры территорий и контингентов, задействованных в ходе локальных войн, как правило, ограничивались местоположением предполагаемых призов и сопоставимостью затраченных усилий.
Общей чертой войн рубежа XIX-XX вв. была значимость превосходства на море, поскольку колониальные трофеи зачастую располагались вдали от метрополий, а также обязательная апробация новейших видов вооружения, в изобилии создаваемых индустриальным тандемом научно-технического прогресса и массового производства. Причем особая роль флотов подчеркивала, что ареной грядущей большой борьбы станут морские коммуникации, посредством контроля над которыми создается централизованная система мировой экономики, работающая в интересах иерарха. Прямым следствием малых войн за передел мира стала интенсивная гонка вооружений, охватившая все державы, претендующие на роль субъектов в международных отношениях.
